В силу ли медленного формирования его художнической личности или постоянного отвлечения в сторону писательства. Петров-Водкин явно отставал в это время от тех своих сверстников, с которыми был особенно близок в Училище живописи.
В середине 1900-х годов, когда они, будущие участники "Голубой розы", сгруппировались вокруг своего лидера Павла Кузнецова, он не присоединился к ним, оказался, по существу, вне живой художественной среды, все еще был начинающим художником. Не примкнул же Петров-Водкин к группе Кузнецова потому, что, при всей невысказанности его живописных помыслов, чувствовал свое коренное отличие от "голуборозовцев".
Все они, хоть и по-разному, были живописцами "чистой воды", поэтами эмоций, стремившимися тонко разработанным цветом передать некое иррациональное состояние духа, он же по природе своего художественного дарования был аналитиком и "классиком", в котором рациональное брало верх над эмоциональным.
Именно поэтому, в противоположность "голубо-розовцам", рисунок, четкая пластика формы, а но цвет стали главной опорой его живописи. Страстно мечтавший об искусстве, обращенном к самым главным проблемам жизни человека и подлинно гармоничном, Петров-Водкин жаждал в ту пору приобщиться к творениям великих мастеров итальянского Возрождения, в которых видел высокий пример живописи такого рода.
|
Город Константина. Алжир. 1907
|
Осенью 1905 года в одесском порту началось итальянское путешествие Петрова-Водкина. Маленькая "Стура" доставила его сначала в Стамбул, где он успел бегло осмотреть город и полюбоваться Айей-Софией, затем пароходик обогнул Грецию, зашел в Патрас и на Корфу, в Вриндизи, Анкону, Равенну и, наконец, в Венецию.
Италия произвела на Петрова-Водкина сильнейшее впечатление. Венеция, Флоренция, Рим, Неаполь, Генуя, Милан, многие малые, но славные памятниками искусства города прошли в течение четырех месяцев перед его глазами. Ничто не оставило его в Италии равнодушным, но самые важные художественные встречи были у него с живописью Джованни Беллини и особенно Леонардо да Винчи.
Точнейший композиционный расчет, страсть к анализу конкретного предмета изображения, полнота ощущения и передачи формы - вот, что более всего пленило его в гении Возрождения, так как именно эти качества он стремился развить в своем собственном искусстве. Фигура Леонардо заслонила в его глазах и Рафаэля, и Микеланджело, и великих венецианских колористов.
Одной из целей поездки Петрова-Водкина в Италию был Везувий. С ранних лет будущий художник питал жгучий интерес к различным проявлениям стихийных сил природы - землетрясениям, морским приливам, извержениям вулканов, хотя у себя на Волге мог наблюдать только ледоходы, грозы, звездопады, речные бури да - однажды - солнечное затмение.
Увидеть настоящий вулкан было его давней мечтой. И вот теперь эту мечту удалось осуществить в полной мере: Везувий, когда он поднялся к самому его жерлу, был в состоянии повышенном вулканической активности, сотрясался от взрывов и осыпал склоны градом лапилли и пеплом.
По утверждению Петрова-Водкина, ощущения, пережитые им на Везувии, встряхнули его художническое сознание и стали той гранью, которая отделила пору его ученичества в искусстве от наступающей самостоятельной творческой жизни.
Возвратись в Петербург, Петров-Водкин с головой погружается в репетиции своей пьесы "Жертвенные" в Передвижном театре. Успех спектакля прямо-таки опьяняет его. Вообще литература - проза и драматургия - до такой степени манит к себе в те дни Петрова-Водкнна, что даже в Париже, куда художник отправляется в апреле 1906 года, он ни на день не оставляет работу над новой пьесой.
И только года полтора спустя в нем происходит перелом и литература отходит в его жизни на задний план.
Если в Италию Петров-Водкин ездил с художественно-образовательной целью, то пребывание во Франции должно было стать и действительно стало для него важной школой практической работы и вместе с тем временем приобщения к современному западноевропейскому искусству в самом средоточии его новейших проявлений.
Ни от одного периода работы Петрова-Водкина не сохранилось такого количества рисунков, как от времени его жизни в Париже, да, очевидно, он никогда и не занимался рисунком так много. Большая часть этих листов носит учебный характер и исполнена в Академии Колароссн, некоторые, вероятно, в других парижских студиях.
За полчаса, в течение которых обычно позировала модель, нужно было "поставить" фигуру в листе, передать ее пропорции, движение, поворот, ракурс, пластику основных масс. На место тщательной тушевки теней былого академического рисунка, над которым полагалось работать по месяцу, пришла легкая свободная штриховка, подкрепленная почти монохромной заливкой акварелью, чаще всего тона сангины или бистра, край тени отмечен линией, создающей как бы внутреннюю грань формы. Особое внимание уделяется уверенно проложенному контуру.
Молодой художник быстро прогрессировал. Его рисунки 1906 и тем более 1907 года много выше московских "натурщиков", которые представляются при сравнении с ними путаными, тяжелыми. Кажется, что именно в Париже Петров-Водкин по-настоящему понял уроки Серова-рисовальщика, словно остававшиеся не вполне доступными ему в Москве.
В этих этюдах нет и следа былой робости перед натурой, постепенно приходит мастерство, уверенность, блеск рисунка. За два с половиной парижских года Петров-Водкин вырос в отличного рисовальщика.
Занятия рисунком рассматривались им как необходимая ступень на пути к плодотворной работе над картиной, в которой он мог бы выразить обуревающие его глобальные, но достаточно еще смутные мысли и чувства. 1906 годом открывается серия картин Петрова-Водкина, писанных частью в Париже, а частью уже в Петербурге и несущих на себе печать влияния французского символизма и более всего - Пюви де Шаванна.
На это с несомненностью указывают несколько претенциозная - с сегодняшней точки зрения - многозначительность их образов, блеклая, присущая стилю модерн цветовая гамма, медленный ритм движения, общая велеречивость пластического языка. А наряду с ними он пишет картины, непосредственно связанные с реальными натурными наблюдениями. На протяжении нескольких лет обе эти тенденции сосуществуют в его живописи.
|